Выставка «Черные книги» наполнена образами огня и пепла. Веселое пламя охватывает пространство мирной жизни, а груда горелого материала занимает место записанной истории. В зазор между сожженными книгами и сожженными людьми, как порой кажется, можно вместить вполне комфортно проживаемую повседневность.
Вот артиллерийский обстрел, факельное шествие, сожженные галерея и кинотеатр, а также некоторые пожарища, о которых предпочтительно не вспоминать лишний раз.
Ценой мирной жизни в горящих домах является молчание. «Черные книги» не стремятся превратить описание этого состояния в траурную песнь. Скорее они пытаются обнаружить в языке молчания внутреннюю сложность, услышать скрытые сообщения.
Те, кто придут разгребать оставшиеся от нас угольки, будут лучше нас.
Размышления. Гарри Краевец
Образный ряд данной выставки подобен молчаливой демонстрации выгоревшего материала. Этот материал обречен на распад, но на процесс энтропии мы не в силах повлиять. В этом заложены основные принципы бытия, заключенные в Закон и являющиеся настолько загадочными, что любая попытка их разрешить не оставляет времени для разбирательств, ведь пламя дышит нам в спину.
Передо мной стоит сложная задача — обрисовать место «фигуры замалчивания» с помощью слов.
Аналитический взгляд предполагает, что любое движение тела, отказ артикулировать проблему, или нервное подергивание ноги становятся частью речи. В то же самое время, если взглянуть с политической позиции, мы обнаруживаем, что молчание приравнивается к исчезновению, когда в кабинете аналитика — это всегда предъ-явление.
В анализе акт молчания может стать наиболее живым местом в контакте с анализантом, состоянием, в котором обнажается его истинное лицо.
Но что происходит, если общество замалчивает событие, а идеологическая гегемония воинственно требует подчиниться? Любые попытки прояснить и артикулировать неизбежно оборачиваются приписыванием тебя к одному из лагерей и блокируют диалог.
В таком случаем мне нужно не стоять в стороне, а придать иную структуру молчанию и дать возможность вербализовать то психическое состояние, которое стало в нашей стране и особенно в нашем регионе массовым.
Время действия не может быть названо, так как практика называния всегда выбрасывает нас в психический регистр реальности, а вместе с ним и в темпоральный контекст. В него нам не следует окунаться, ведь каждый раз, когда ты входишь в реку истории, тебе не удается выйти из нее, не оказавшись на одном из берегов.
Допустим, я создам нечто вроде либретто оперы, на самом деле существующей только в моем воображении.
Этим парадоксальным ходом я смогу усмирить местных политических «нептунов», снимая с себя ответственность бредовым состоянием, напоминающим умы населения Украины, которое не замечает, что бежать от пожара больше некуда.
Тем самым я создаю реконструкцию реальности и позволяю себе избежать отождествления с какой-то из позиций, что в свою очередь позволит читателю, не приближаясь к реальному, оставаться в топике происходящего. Вся опера будет состоять из монолога главного героя, тем самым демонстрируя основную сегодняшнюю проблему — отсутствие диалога и монотонный внутренний конфликт, наполненный метонимиями и то разгорающимся, то затухающим пламенем Логоса.
ТВОРЧЕСКИЙ АКТ
КРАТКОЕ СОДЕРЖАНИЕ ОПЕРЫ «УГОЛЁК»
КАРТИНА 1
Третьи сутки я иду, чтобы вознести жертву на алтарь, вся дорога утоптана мыслительными процессами старых ходунов, их постоянное нытье может замочить мои сапоги. Мне впивается в ноги моё предназначение, которое я уже давно потерял в безмолвной ходьбе по пятам безграничной славы предков. Когда-то боевой дух был одобрен мнением важных людей, и я мог продолжать затапливать краской стены и заслонять своим телом лучи света. Теперь же они призвали меня выйти на тропу жертвенного промысла. Я несу ее в руках, большую ветвь неизвестного дерева, боль в руках мешает мне думать о теплом ночлеге. Я иду в кромешной тьме, хоть холодный ветер и указывает мне куда мне точно не нужно идти. Старый Герман продолжает дышать мне в спину и требовать от меня дара к обеду. Он хочет забрать мой замысел, так как само по себе дарение не является жертвой. Я обещаю уничтожить этот дар, устранить внутренние эгоистические притязания и дойти до конца.
КАРТИНА 2
Меня просят постоять в стороне, но страх быть безмолвной корягой обволакивает моё тело, и я становлюсь непокорным. Никто кроме меня не вправе касаться моего, не говоря уж о том, чтобы его использовать. Я иду вперед и смотрю далеко в будущее, все распадётся примерно к третьей версте, время относительно, время такое сложное. Любой отрезок, который раньше мне казался таким длинным, становится все короче. Я видел горящие дома, у которых когда-то было публичное предназначение, в одном из этих домов горел предводитель Трезубцев, мне пришлось подать ему руку, протянуть ее в самую гущу костра. Я спас мальчишку, но рука безвозвратно сгорела, как и дорога, которая становится все более изведанной и от этого скучной.
Принял ли я чью-то сторону, когда протянул ему руку? Что теперь стало с моей рукой? Стала ли она частью истории или превратилась в прах, материал такой знакомый этой земле?
КАРТИНА 3
Хитрый злобный мужик, бессознательный зверь. Ему ничего не стоит выдрать кусок материала из тела женщины и бросить в огонь, смотреть как тлеет готический шрифт и долго смеяться над романтической конституцией человека женского пола. Мое тело никогда не внушало образ силы сердцам грубых крестьян. Глаза, полные сновидений. Призрачный взгляд. Они толкают меня на участие в архаичном обряде пожертвования самого себя, важной своей части. Я должен доказать всей своей плотью, что я владею собой и готов отдать свое тело вместо женского бедра.
КАРТИНА 4
Я вспоминаю историю, которую мне рассказал один египтянин. Он полоскал свои обгоревшие пятки в старой реке и жаловался на зловреднейшего бога, который должен был спасти жителей от темной болезни, хоть сам и был главным виновником ее появления. Для меня это было бы спасением, если бы мерзкие жители продолжали заблуждаться в природе явлений и молили бы о пощаде, забыв обо мне. Они называют его милосердным, миролюбивым, мирным, елейным, добродушным, добросердечным, забыв, что он наслал бурю на них. Когда он им поможет, они переведут свой взор на меня. Я смогу прикрыться историческим материалом, я даже смогу возобновить традицию оптических иллюзий, но время пройдет, и они рассекретят меня. Тогда мне придется стать жертвой, телом, измученным крестьянской войной.
КАРТИНА 5
Я стою перед вами, серьезно думающий человек с творческим нервом, вы можете приобщиться, но если вам не дано состояние радости, то вам не понять, где я нахожусь сейчас. Но вы созданы из углей, это может позволить вам почувствовать слом механических автоматизмов. Вы можете начать мыслить через мои символические пеньки, через мои кочки, мою натальную карту.
Найдите жертв, прыгающих на лицах страдающих матерей. Осунулись, отогнулись, стоят, заслонив лицо руками. Я начинаю гореть в пламени языка. Не смотри, ведь взгляд может усилить огонь.
КАРТИНА 6
Горящий куст.
Поражение.
Уставшие ноги, залитые старым законом.
Большая орда.
Нервное напряжение, я дышу сам себе в лицо.
Предложили мне золото.
Окунули меня в бурю жадности.
«Твой злейший враг — в тебе самом». *
* (из оперы «Художник Матис», Пауль Хиндемит)
/
Никита Кадан родился в 1982 г. в Киеве, Украина, где сейчас живет и работает. В 2007 г. закончил Национальную академию искусств и архитектуры в Киеве. В 2011 г. получил Первую премию Pinchuk Art Prize. В 2014 — специальную премию Future Generation Art Prize. В 2016 — премию Казимира Малевича. Работы Никиты Кадана находятся в коллекиях Pinakothek der Moderne (Мюнхен), MHKA (Музее современного искусства в Антверпене), MUMOK (Музея современного искусства Фундации Людвига в Вене), Militärhistorisches Museum (Музея военной истории в Дрездене), Национального Художественного музея в Киеве. Участник 56 Венецианской и 14 Стамбульской биеннале, а также биеннале Arsenale в 2012 и «Киевская школа» в 2015 году. Его работы были представлены в таких институциях, как Kunsthaus (Цюрих), Palazzo Reale (Милан), Collection Yvon Lambert Musee d’Art Contemporain (Авиньон), Deutsches Historisches Museum (Берлин). Участник художественной группы Р.Э.П. и кураторского коллектива Худсовет.
/
